Брутальный нежный возраст.

Размышления по мотивам разговоров с подростками.

Для меня одна из трудностей консультирования подростков — удержать баланс между поддержкой родителя (который обычно в тревоге, понятное дело) и не-соскальзыванием в работу по родительскому запросу. Опасно слишком присоединиться к родителю. Потому что если присоединишься, то помочь уже вряд ли получится. Будет у подростка на одного «капающего на мозги» взрослого больше, и только. Даже если «капать» аккуратно и незаметно).

А на другом конце — слишком присоединиться к подростку. Присоединиться и оставить родителей в одиночестве и тревоге, занимаясь только ребенком. Тогда могут не выдержать сами родители, — тем более что в ходе работы подросток временно может начать выдавать дома более сильные поведенческие реакции. Тревога у них повышается, а смысл происходящего психолог не объяснил, не предупредил, потому что с ними не в контакте. Непросто бывает удержать баланс.

Бывают ситуации другого рода. Когда сам подросток (не очень, видимо, веря в то, что психолог действительно работает на него) сам пытается «честно» говорить о том, о чем хотели бы поговорить мама, или папа, — при том, что их тут нет. Видишь, что он очень старается, — но энергии здесь нет, все как-то тускло, скучно. И как меняется энергетика разговора, когда на это не ведёшься и спрашиваешь о том, что действительно его сейчас волнует, цепляет, радует, огорчает, смущает.

А самое классное, когда в результате таких разговоров «не о том» как-то само налаживается и то, что тревожило родителей. Но это как бы в качестве «побочного результата». Потому что меняется что-то более важное, для подростка. Надеюсь.

Но это случается не сразу. И порой не дойдя до этой стадии, теряешь и подростка, и родителей. Потому что вовремя не поддержала их, не сохранила баланс. Продолжаю учиться этому.

А ребята классные приходят. Брутальный нежный возраст.

П.С.: еще вспомнила, как психолог моего ребенка (сын с СДВГ, на тот момент ему было лет 11-12) как-то пригласил меня на несколько минут поговорить перед встречей с сыном и начал задавать какие-то нормальные вопросы. Меня ТАК накрыло тогда! Я тут же почувствовала кучу вины, стыда, тревоги и злости — на психолога! Это при том, что я этого психолога хорошо знала, доверяла ему, и за 5 минут до этого разговора чувствовала себя вполне ок. Он, я уверена, ничего такого не имел в виду — это были мои собственные переживания недовольства собой (как мамой) на тот момент, и ожидание (неадекватное по месту и по силе) обвинения и критики от окружающих. Удивительное дело. До сих пор помню.
Важный был для меня опыт — как для психолога, работающего с родителями трудных детей — почувствовать, как мы бываем нежны и ранимы сами. И как нуждаемся в поддержке. И как виноватим себя за детей.

Особый ребенок СДВГ

Как много боли, страха, злости, усталости и отчаяния рождает наше многолетнее ожидание «нормальности» от СДВГ-ребенка. Знаю это по себе.

Сколько сил мы вкладываем в то, чтобы он «выровнялся» к … (садику, школе, окончанию школы, к окончанию колледжа, вуза…).
Сколько нервов уходит на то, чтобы переживать его недо-…, пере-…, слишком… Его несоответствие так многому.

Он неудобный ребенок.
Он не станет «удобным».
Он не станет «нормальным».
Он — особый ребенок.

И чем яснее и спокойнее мы это понимаем, тем легче нам помогать ему расти. В своем темпе и по своей траектории.

И тогда он может быть счастливым ребенком, подростком, взрослым.
Со своими трудностями и радостями.
Тогда снижаются риски.

А у нас остаются силы на себя и на других. Потому что задача перестает быть невыполнимой. «Сделать из него нормального» — нереально и вредно. Помогать ему расти в трудных условиях — возможно и необходимо.

Без нас ему никак. Пока он ребенок. Особый. Особенный.
А потом он сам будет справляться.
Сам поплывет.
Куда нужно — ему.

Жилина Элина, январь 2023